8-го мая 1960 года, в дни празднования пятнадцатилетия Освобождения от национал-социализма, в Лейпциге был открыт памятник героям сопротивления фашистскому режиму. На двухметровой гранитной стеле, установленной под тремя высокими берёзами, высечено знамя с серпом и молотом и надпись: «1942—1944. Советские и немецкие коммунисты руководили здесь подпольной борьбой против фашизма. Н. В. Румянцев, Б. В. Лосинский, Т. Н. Тонконог. Они отдали свою жизнь за освобождение».
«Имена трёх советских людей из почти 60 арестованных, прошедших через ужас гестаповских застенков, приговорённых к смерти и в большинстве своём уничтоженных в газовых печах Освенцима. Смерти, по счастливой случайности, избежали лишь несколько человек.
Николай Васильевич Румянцев – один из немногих подпольщиков, факты биографии которого более или менее известны и даже в чём-то типичны для советского человека предвоенного времени. Он родился в 1912 году в семье рабочего, в 1917 году семья переехала в село Введенское Гатчинского уезда Петроградской губернии. Окончив семилетку, Румянцев поступил на завод, получил довольно редкую профессию слесаря по монтажу оборудования электростанций. За скупыми анкетными данными видна география первых пятилеток: комсомолец (по некоторым документам – коммунист) Румянцев трудился на строительстве Днепрогэса и Магнитки, работал на заводе «Запорожсталь» и на КраматорскойТЭЦ.
В первые дни Отечественной войны Румянцева призвали армию, где он будучи механиком-водителем танка, участвовал в боевых действиях под Каховкой.
12 ноября 1941-го в сражении под Харьковом сержант Румянцев попал в плен, но в лагере на станции Лозовая пробыл недолго. Группе военнопленных, в которой были Румянцев, удалось бежать, некоторое время он скрывался в оккупированном Краматорске.
В мае 1942 года Николай вместе с женой Юлией попал под облаву в городе Павлограде Днепропетровской области, оба были принудительно вывезены на работу в Германию и попали в Таухский рабочий лагерь.
Тогда же, в мае 1942 года, из того же Павлограда на работу в Германию был отправлен Борис Владимирович Лосинский, бывший на 10 лет моложе Румянцева, и сведения о нём совсем скупые.
Он родился в Павлограде в 1922 году; в возрасте 6 лет остался один и воспитывался в колхозном детском доме. После окончания школы Лосинский поступил в Павлоградское ремесленное училище, вступил в комсомол; начало войны застало молодого рабочего на колхозной стройке. Как и Румянцев, Лосинский попал в Тауху и работал на заводе, производившем моторы для «Юнкерсов».
Предприятия Лейпцигского промышленного района играли важную роль в экономике Германии и уже с 1934 года работали на войну. На заводах, входивших в концерны Маннесмана и Флика, на «Миттельдойче моторенверке», «Хуго Шнейдер АГ» («Хашаг»), «Кёльманверке АГ» и других предприятиях города и его окрестностей были заняты тысячи людей, насильственно доставленных из многих стран порабощённой Европы. Среди них было много советских граждан, привезенных из Белоруссии, Украины, России.
Сначала Румянцев с группой единомышленников решили бежать, пробиться в Югославию или даже в партизанские районы Украины. Однако после установления связи с немецким подпольем их планы изменились.
В 1943 году Лосинский познакомился с рабочим из лагеря в Плагвице, 19-летним Алексеем Русицким, общавшимся с 14-летним немецким подростком Карлом Гауке. Его полное имя было Карл-Ильич, он был сыном немецких коммунистов Максимилиана и Эльзы Гауке.
Макс Гауке был руководителем одной из подпольных групп, он придавал первостепенное значение собиранию и объединению антифашистских элементов, ранее принимавших участие в работе КПГ и примыкавших к ней многочисленных организаций немецкого рабочего класса.
Лейпцигские подпольщики вели интенсивную антинацистскую пропаганду среди различных слоёв населения города, распространяли антивоенные листовки, вели устную агитацию, создавали на предприятиях города подпольные «кадровые группы» и конспиративные «пятерки».
В целях борьбы с геббельсовской пропагандой Максимилиан Гауке оборудовал на своей лейпцигской квартире подпольную типографию, в которой Карл-Ильич печатал антифашистские листовки и воззвания, обращённые к трудящимся Лейпцига и иностранным рабочим, находившимся в лагерях принудительного труда.
Летом 1943 года Русицкий привел Лосинского и Румянцева в летний домик Гауке в Кляйн-Чохере. Гауке и советские подпольщики видели свою задачу в организации движения сопротивления среди иностранных рабочих. Руководителем организации, в которую входило более 100 остарбайтеров (в одном из документов указано 117 человек), стал Румянцев.
Конечно, в общении возникали языковые трудности, потому Румянцев привёл с собой Таисию Тонконог, работавшую переводчицей на машиностроительном заводе Карла Краузе.
Таисия Николаевна Тонконог – землячка и сверстница Лосинского. Она родилась в Павлограде в 1922 году, в семье военного врача. Мать работала проводником на железной дороге. Окончив Запорожское педучилище, Таисия Замковая( в замужестве Тонконог) работала учительницей немецкого языка в педучилище города Новомосковска Днепропетровской области, а затем стала сотрудницей Новомосковского архива.
Накануне войны она вышла замуж, но в первые недели войны муж умер. Во время бомбардировки тяжело ранило мать, и ухаживавшие за ней обе дочери не успели вовремя эвакуироваться из города. 6 июня 1942 года обеих сестер вместе с сотнями других советских девушек отправили в Германию.
Осенью 1943 года было решено создать нелегальный Интернациональный антифашистский комитет (ИАК), который, по плану руководителей, должен был возглавить освободительное движение иностранных и немецких противников гитлеровского режима. Признанными лидерами комитета стали Максимилиан Гауке и Николай Румянцев. ИАК стремился подготовить и возглавить крупную антигитлеровскую акцию иностранных рабочих и военнопленных, находившихся в Лейпцигском промышленном районе.
Подпольщики слушали московское радио, распространяли листовки с обращениями к немецким гражданам и к иностранным рабочим, призывали к неподчинению нацистским властям, саботажу, беспорядкам и диверсиям на предприятиях и железнодорожном транспорте. Стремясь придать своим листовкам и воззваниям возможно большую убедительную силу, Румянцев и его товарищи в обращениях к гражданам СССР подчеркивали, что документы комитета выпущены «Партиздатом». Листовки, как правило, печатались тиражом в 20–30 экземпляров. Румянцев передавал в каждый лагерь по одному экземпляру.
В начале была установлена связь с 20, а потом примерно с 70 лагерями Лейпцигского района. По мере приближения РККА к границам фашисткой Германии план антифашистского выступления приобретал всё более конкретные формы. ИАК предполагал освободить советских военнопленных и, организовав ударные отряды из иностранных рабочих и военнопленных, захватить полицейские казармы, а по возможности и лейпцигские оружейные заводы, в том числе предприятия «Хашаг», изготовлявшие гранаты, фаустпатроны и другое оружие.
Макс Гауке, имевший связь с группой немецких коммунистов, познакомил их с этими планами. Общее участие активно обсуждалось, но до совместных действий дело не дошло: немецкие коммунисты посчитали план слишком опасным.
В марте 1944 года Николай Румянцев и Борис Лосинский, с документами на имя Николая Орлова и Константина Мороза, бежали из лагеря в Таухе, и перешли на нелегальное положение. 31 мая Николай Орлов-Румянцев попал в полицейскую облаву, у него были листовки, и полиция передала его в руки гестапо.
«Во время допроса Орлов был совершенно неискренен. Он точно знал, что сделал, но пытался отрицать это при любых условиях. И при особо жестких пытках он не отступал от своих показаний. Как выясняется из допроса, его показания надуманы и лживы». Эта выдержка из протокола допроса гестапо от 3 июня 1944 года лишь отдалённо дает понять, какие муки должен был претерпеть арестованный.
Постепенно гестапо выявило имена подпольщиков. Начались аресты, шедшие вплоть до августа. Было арестовано 48 советских остарбайтеров и военнопленных, а также 7 немцев.
Тем самым лейпцигскому гестапо удалось уничтожить ИАК.
2 августа группа из 30 человек была отправлена в Освенцим, 25 августа было отправлено ещё 12 человек. 5 августа 19 наиболее активных участников подполья, в том числе Румянцев, Лосинский и Тонконог были задушены в газовой камере, другие погибли 20 декабря, за месяц до освобождения лагеря. Часть женщин попали в концлагерь Равенсбрюк, несколько человек в Заксенхаузен.
Многие из тех, кому посчастливилось выжить и быть освобождёнными Красной Армией, вернувшись на Родину, вновь оказались в лагерях. Потому столь неохотно они рассказывали о своём участии в деятельности ИАК и так много разночтений в документах.
Один из выживших – Павел Фёдорович Гребенюк, освобожденный из Заксенхаузена 8 мая 1945-го, нахождения в фильтрационном лагере рассказал особисту о себе и погибших товарищах.
В ответ услышал : «Они погибли, а ты, значит, жив остался? Так, может быть, ты их всех и выдал?» Хорошо, что допрос остался без последствий, и его не отправили на Колыму как предателя. Однако вопрос: «Почему они погибли, а он выжил?» преследовал Г ребенюка всю жизнь, породив чувство глубокой вины.
Он не пошел к матери своего товарища Дмитрия Мороза, чтобы поведать о судьбе сына: боялся услышать этот вопрос от неё. Впоследствии Гребенюк узнал, что именно Мороз выдал его гестаповцам, но Павел Фёдорович не осуждал его: «Надо пройти через ад пыток, чтобы судить, было ли это предательством?» Над немецкими участниками ИАК был устроен процесс в Народном суде (Volksgerichtshof) в Дрездене. «За подготовку государственной измены и содействие врагу» четырём из них, в том числе Максу Гауке, был вынесен смертный приговор, остальным – длительные сроки тюремного заключения. Двум из смертников удалось бежать вовремя бомбардировки Дрездена, двух других перевезли из разрушенной тюрьмы в Лейпциг, где они и встретили конец войны.»
Спасибо нашему другу из Германии — Герману Медведеву, за эту фотографию.